Неточные совпадения
Жена попова толстая,
Попова дочка белая,
Попова
лошадь жирная,
Пчела попова
сытая,
Как колокол гудёт!»
— Ну, вот тебе хваленое
Поповское житье!
В середине рассказа старика об его знакомстве с Свияжским ворота опять заскрипели, и на двор въехали работники с поля с сохами и боронами. Запряженные в сохи и бороны
лошади были
сытые и крупные. Работники, очевидно, были семейные: двое были молодые, в ситцевых рубахах и картузах; другие двое были наемные, в посконных рубахах, — один старик, другой молодой малый. Отойдя от крыльца, старик подошел к
лошадям и принялся распрягать.
Одна из
лошадей,
сытый бурый третьяк, увидав собаку, шарахнулся и, подняв хвост, фыркнул.
— Недавно в таком же вот собрании встретил Струве, — снова обратился Тагильский к Самгину. — Этот, сообразно своей натуре, продолжает быть слепым, как
сыч днем. Осведомился у меня: как мыслю? Я сказал: «Если б можно было выкупать идеи, как
лошадей, которые гуляли в — барском овсе, я бы дал вам по пятачку за те мои идеи, которыми воспользовался сборник “Вехи”».
Нехлюдов, еще не выходя из вагона, заметил на дворе станции несколько богатых экипажей, запряженных четвернями и тройками
сытых, побрякивающих бубенцами
лошадей; выйдя же на потемневшую от дождя мокрую платформу, он увидал перед первым классом кучку народа, среди которой выделялась высокая толстая дама в шляпе с дорогими перьями, в ватерпруфе, и длинный молодой человек с тонкими ногами, в велосипедном костюме, с огромной
сытой собакой в дорогом ошейнике.
С поля доносилось пофыркиванье
лошадей, в лесу ухал филин, и где-то далеко-далеко кричал сыч-воробей.
Вот длинный обоз огромных возов, запряженных тройками
сытых толстоногих
лошадей, который мы принуждены объезжать стороною.
— Видно — уж всем они
сыты и тошно им! Знаю я — земский начальник один заставлял мужиков
лошади его кланяться, когда по деревне вели, и кто не кланялся, того он под арест сажал. Ну, зачем это нужно было ему? Нельзя понять, нельзя!
«И на овес не выездил, — думает он. — Оттого-то вот и тоска. Человек, который знающий свое дело… который и сам
сыт и
лошадь сыта, завсегда покоен…»
Такие же люди, только добрее. Такие же мужики, в таких же свитках, только мужики похожи на старых лозищан, еще не забывших о своих старых правах, а свитки тоньше и чище, только дети здоровее и все обучены в школе, только земли больше, и земля родит не по-вашему, только
лошади крепче и
сытее, только плуги берут шире и глубже, только коровы дают по ведру на удой…
Она получала деньги от казны по шесть рублей пятьдесят копеек на человека и сама себя продовольствовала: сажала капусту, косила сено, держала свои повозки, щеголяла
сытыми ротными
лошадьми.
Через полчаса он сидел в маленьком плетёном шарабане, ненужно погоняя
лошадь; в лицо и на грудь ему прыгали брызги тёплой грязи; хлюпали колёса, фыркал, играя селезёнкой,
сытый конь и чётко бил копытами по лужам воды, ещё не выпитой землёю.
Они осмотрели нового коня, проджигитовали по двору. Копь действительно был необыкновенно хорош: гнедой, широкий и длинный мерин с глянцевитою шерстью, пушистым хвостом и нежною, тонкою, породистою гривой и холкой. Он был
сыт так, что на спине его только спать ложись, как выразился Лукашка. Копыты, глаз, оскал, — всё это было изящно и резко выражено, как бывает только у
лошадей самой чистой крови. Оленин не мог не любоваться конем. Он еще не встречал на Кавказе такого красавца.
— Чем же нашему брату, мужику, заниматься, как не извозом? — возразил старик с своей кроткой улыбкой. — Съездишь хорошо — и сам
сыт, и
лошади сыты; а что насчет баловства, так они у меня, слава-ти Господи, не первый год ездят, да и сам я езжал, и дурного ни от кого не видал, окроме доброго.
— Да вот с весны, на чтò кормà дорогие были, мы в Киев с товаром ездили, в Курском опять до Москвы крупу наложили, так и сами прокормились, и
лошади сыты были, да и пятнадцать рублёв денег привез.
Лошадь у Захара была чудесная:
сытая, крепкая и проворная.
«Работаешь, как
лошадь, а — зачем?
Сыт на всю жизнь. Пора сыну работать. От любви к сыну — мальчишку убил. Барыня понравилась — распутничать начал».
— Ох, не говори, мать! Не глядели бы глазыньки. Как
лошадь у нас увели, так все и пошло. Надо бы другую лошадку-то, а денег-то про нее и не припасено. Какие уж деньги: только бы
сыты… Ну, выработка-то далеко от грохота, изволь-ко пески на тачке таскать. Мужики-то смаялись совсем, ну, а с маяты-то, што ли, и сбились. Чего заробят, то и пропьют.
В ясное, теплое утро, в конце мая, в Обручаново к здешнему кузнецу Родиону Петрову привели перековывать двух
лошадей. Это из Новой дачи.
Лошади были белые, как снег, стройные,
сытые и поразительно похожие одна на другую.
Козов как-то сразу возненавидел и новую усадьбу, и белых
лошадей, и
сытого красивого кучера.
Лошади сытее других
лошадей?
И у них с Кромсаем завязалась тесная дружба, а к тому же в посту на Кромсая нашло благочестие и рачительство: он пришел к священнику и сказал, что вот у них дома ни у кого хлеба нет, и муки к Благовещенью собрать не у кого, и того гляди опять в этот год придется без просвир сеять; а потому Кромсай надумал — ехать на своей
лошади к родным, в
сытые места, и там муки напросить, а кстати самому в городе от куричьей слепоты и от вередов лекарства попросить.
«Левин пустил собаку.
Сытый, бурый третьяк, увидав собаку, шарахнулся. Остальные
лошади тоже испугались. Ласка остановилась, насмешливо посмотрела на
лошадей и вопросительно на Левина. Левин посвистал в знак того, что можно начинать». Ласка почуяла дичь. «Чтоб найти, она начала уже круг, как вдруг голос хозяина развлек ее.
В большие, так называемые Красные ворота N-ского мужского монастыря въехала коляска, заложенная в четверку
сытых, красивых
лошадей; иеромонахи и послушники, стоявшие толпой около дворянской половины гостиного корпуса, еще издали по кучеру и по
лошадям узнали в даме, которая сидела в коляске, свою хорошую знакомую, княгиню Веру Гавриловну.
Но теперь, когда это делал барин-граф, когда мимо на великолепных
лошадях со сворами борзых собак проезжали
сытые, бездельные его сыновья, — вдова могла видеть в работе Толстого одну лишь блажь: купил бы сынам парою собачек меньше, — и нечего было бы самому пачкаться, да морить себя на ее пашне.
Топ! Топ! Топ! — гулко звучат по дороге копыта
лошадей, и тройка бодрых,
сытых лошадок уносит из хутора милую, дружную семью Волгиных.
— «Наука»… А как нам не воровать? — угрюмо возразил солдат-конюх. — Все бы
лошади с голоду подохли, костра бы не из чего было развести. Ведь вон
лошади рисовую солому едят, — все это ворованное.
Лошадям по два гарнца овса выдают, разве
лошадь с этого будет
сыта? Все передохнут.
— Коли
лошадь моя, я за ней вот как смотрю! Сам не доем, а уж она у меня
сытая будет всегда. А в колхозе видал, какие
лошади? Со стороны поглядеть, и то плакать хочется: одры! Гонять
лошадей все мастера, а кормить никто не хочет.
«Вернее, смерть будет моим уделом…» — мелькали в уме Осипа Ивановича грустные мысли, а переменные,
сытые и сильные почтовые
лошади неслись во весь опор, и ямщики, в чаянии получения щедрой подачки от молодого офицера, весело их подбадривали.
При самом входе в деревеньку из ворот крайней избы выехала тележка, запряженная
сытой и сильной
лошадью. В ней сидел седой, как лунь, старик.
— Чего это ты сопишь, словно дилижанская
лошадь, кто это тебя так упарил?.. Хе, хе, хе… — с дребезжащим смехом спросил Алфимыч. — Коли уж так устал — садись, вздохни, а там и докладывай что нужно, а то стоит предо мной, как
сыч… — добавил он.
Лишь только купец с отеческой заботливостью успевал задать любимцам своим доброе угощение и уходил в избу,
сытый и довольный за них, извозчик провожал его глазом в дверь, а сам выгребал от них овес своим
лошадям.
Французский гусарский полковник, видимо только что с постели, выехал из деревни на красивой,
сытой, серой
лошади, сопутствуемый двумя гусарами. На офицере, на солдатах и на их
лошадях был вид довольства и щегольства.
— L’Empereur! L’Empereur! Le maréchal! Le duc! [Император! Император! Маршал! Герцог!] — и только что проехали
сытые конвойные, как прогремела карета цугом, на серых
лошадях. Пьер мельком увидал спокойное, красивое, толстое и белое лицо человека в треугольной шляпе. Это был один из маршалов. Взгляд маршала обратился на крупную, заметную фигуру Пьера, и в том выражении, с которым маршал этот нахмурился и отвернул лицо, Пьеру показалось сострадание и желание скрыть его.
Свежее, здоровое, умное лицо с чуть пробивающимися светлыми волосами на бороде и верхней губе, с умными серыми глазами. Он заворотил
лошадь, чтобы идти назад, но оставил плуг, очевидно желая отдохнуть и не прочь поговорить. Я взялся за ручки плуга и тронул потную
сытую рослую кобылу. Кобыла влегла в хомут, а я сделал несколько шагов. Но я не удержал плуг, он выскочил, и я остановил
лошадь.
Офицер в шарфе слез с
лошади, кликнул барабанщика и вошел с ним вместе под арки. Несколько солдат бросилось бежать толпой. Купец с красными прыщами по щекам около носа, с спокойно-непоколебимым выражением расчета на
сытом лице, поспешно и щеголевато, размахивая руками, подошел к офицеру.
На всех станциях
лошади были свежие,
сытые, и полтинники на водку, которые давала Альбина, делали то, что ямщики гнали, как они говорили, по-фельдъегерски — вскачь всю дорогу.
Тараска Резунов, малый лет двенадцати, в полушубке, но босой, в картузе, на пегой кобыле с мерином в поводу и таким же пегим, как мать, стригуном, обогнал всех и поскакал в гору к деревне. Черная собака весело бежала впереди
лошадей, оглядываясь на них. Пегий
сытый стригун сзади взбрыкивал своими белыми в чулках ногами то в ту, то в другую сторону. Тараска подъехал к избе, слез, привязал
лошадей у ворот и вошел в сени.
Танечка соскочила со стула, зацепила ложку, уронила, подняла, положила на край стола, она опять упала, опять подняла и с хохотом, семеня своими обтянутыми чулками
сытыми ножками, полетела в коридор и в детскую, позади которой была нянина комната. Она было пробежала в детскую, но вдруг позади себя услыхала всхлипывание. Она оглянулась, Вока стоял подле своей кровати и, глядя на игрушечную
лошадь, держал в руке тарелку и горько плакал. На тарелке ничего не было.